Персонажи Фархад. Бывший студент-алхимик столичного медресе. Типичный «мальчик из хорошей семьи», поехавший на Суслангер на что-то вроде практики: он собирался изучать алхимическое наследие джунов, а на Суслангере, как известно, самое богатое собрание джуновских реликвий. Было. Прибыв в город, он угодил под самую «раздачу»: как раз перед ним на Суслангере началась тотальная ловля беглых и всех, кто с ними связан, так что хватали всех, кого ни попадя. К тому же, как известно, человек, сообщивший страже о государственном преступнике, после его поимки получает долю от его имущества — так что хватали более чем «кого ни попадя». Очень быстро богатые столичные пожитки Фархада приглянулись духанщику, у которого он столовался; а уж «накопать» в его разговорах пяток-другой крамольных фраз было и вовсе элементарно (легкомысленный студент просто вёл себя так, как он привык у себя дома — в богатых столичных кварталах, где лёгкое и бесплодное вольнодумство издавна уживалось с верной службой престолу).
Однако чего у студента не отнять, так это ловкости. От стражников, явившихся в духан забирать его, он ускользнул, как привык скрываться от надзирателей в медресе; но что делать дальше — не знал. Кое-как выбравшись из города, он побрёл по пустыне, обходя подальше жильё и бойкие дороги, надеясь добраться до «столичного» портала, через который он сюда прибыл; но кончилось всё тем, что его, совершенно обессиленного, подобрали люди из Укрытия.
Фархаду предстоит пройти долгий путь, узнав жизнь с разных сторон. К концу сюжета он станет уже совсем другим человеком… Минвар. Полковник гвардии императора Незеба. Мужчина в полном расцвете сил. После убийства начальника суслангерской стражи назначен на его место из двоякого соображения: в качестве наказания за какую-то мелкую провинность (кажется, что-то возражал против военной стратегии хадаганской армии на Умойре) и для стимуляции слишком вялой борьбы суслангерского наместника со смутьянами из Укрытия. Настоящий хадаганский военный аристократ: штатских (в том числе и «полуштатских» провинциальных офицеров) презирает, на «подлое сословие» смотрит, как на неодушевлённые вещи. Суслангерское захолустье ненавидит и всячески это демонстрирует; всеми силами старается поскорее расправиться со своей миссией и навсегда покинуть Суслангер. Забегая вперёд, замечу, что первое ему не очень удастся, зато второе — вполне. Наместник Суслангера. Местный уроженец, когда-то начавший службу писарем в канцелярии наместника и сумевший к шестому десятку лет жизни добиться высшего поста на Суслангере. До недавних пор пользовался умеренной благосклонностью Императора (в те редкие минуты, когда Блистательнейший вспоминал, что на свете есть такая дыра, как Суслангер). Однако, когда ему пришлось писать на высочайшее имя прошение о назначении нового начальника стражи провинции, кто-то из чиновников-завистников ухитрился составить письмо так, что у Императора сложилось впечатление чуть ли не о целой армии смутьянов, терроризирующей аллод. Теперь Его Величество требует, чтобы наместник как можно скорее ликвидировал этот рассадник заразы — Укрытие, а иначе… Словом, «в противном случае случится очень противное» :). Внешне проявляя горячее рвение к поимке и ликвидации злодеев, наместник в глубине души более всего хочет доказать Императору, что на самом деле никаких злодеев нет и никогда не было, разговоры же — не более чем интриги подлых завистников (он даже, когда становится совсем солоно, попытается предложить Братьям сотрудничество). Доказать это ему в конце концов удастся, но ему это не поможет… Брат Хатуль. Об этом человеке очень мало известно. В молодости он был наивным идеалистом, мечтавшим о возвышенных идеалах… и все его идеалы были растоптаны «слабо оборудованной» для них хадаганской жизнью. В студенческие годы он прочёл множество мудрых древних книг — но для преуспеяния в Хадагане требовалась совсем другая мудрость. Кончилось всё тем, что его, рассуждавшего в компании приятелей о том, что люди должны относиться друг к другу с бОльшим участием, обвинили в покушении на основы государственности и заговоре против престола — и отправили в каторжную тюрьму, на Суслангер. О том, как ему удалось бежать оттуда, он не рассказывает. Оказавшись среди беглых рабов и каторжников — людей, потерявших всякую связь с «официальным» хадаганским обществом, Хатуль загорелся идеей построить с ними новое общество — то, о котором он когда-то мечтал, то, в котором люди ощущают себя братьями и сёстрами. Должно было пройти много лет, чтобы он убедился — братства не получилось. В Укрытии процветали те же зависть и подлость, право сильного и презрение к слабым, что и «на воле», лишь для формы прикрытые словами «Брат» и «Братство»; сам же Хатуль для того, чтобы поддерживать хотя бы эту видимость, вынужден был постепенно превращаться в диктатора, в Старшего Брата. Долгие годы Хатуль гнал от себя эти мысли, «смотрел, но не желал видеть». Но когда за Укрытие взялись всерьёз, когда его обложили со всех сторон, и замаячила уже не «угроза гибели», но неизбежная гибель — почти никто не вспомнил о Братстве, каждый принялся спасать свою шкуру (благо сам Наместник предложил простить прежние грехи тем, кто согласится с ним сотрудничать!). В финале суслангерской части сюжета Хатуль разбит и подавлен, но так и не разочарован в своих идеалах: «Задумав изваять прекрасную статую, я выбрал негодный камень. Люди, с которыми я начал строить Братство, не были свободны от общества — они были всего лишь его противоположностью, как каньон — противоположность горы. Но если ты хочешь построить что-то, каньон будет для тебя не меньшим препятствием, чем гора. Может быть, кому-то посчастливится найти более удобное место для стройки…» Ат-Зако и прочие джуны. Не все, не все джуны были когда-то уничтожены Проклятием. Остались жалкие кучки детей и подростков, не успевшие ещё приобщиться к величию своей расы. Забившись в глушь, в пещеры и буреломы, жили они и их потомки в тех краях, где когда-то процветали их предки, и становилось их всё меньше и меньше…
…Нищая деревушка Чепульпан в глубине умойрских лесов почти ничем не выделялась среди себе подобных. Жители её понемногу пахали землю на росчистях, сеяли кукурузу и картошку, охотились на белок… Никто из них, как правило, не отходил далеко от родных мест, разве что иногда ездил на ярмарку в соседнее большое (по местным меркам) село Каргаллас. Плагат представлялся никогда не бывавшим в нём жителям Чепульпана чем-то совсем уж недостижимым, а о других землях и вовсе никто не думал.
Правда, было у чепульпанских крестьян две вещи, всё же отличавшие их от соседей. Во-первых, это была их кожа — странного красноватого цвета (соседи на полном серьёзе утверждали, что это оттого, что чепульпанские «белкам сродни»). Во вторых — пересказываемые дедами внукам туманные легенды о том, что когда-то «мы были не то, что нынче — сильнее, богаче, могущественнее! Но потом пришло проклятие — и мы стали такими, какие мы есть». Мало кто воспринимал эти россказни всерьёз — какой же нищий неудачник не любит рассказывать о своих былых достижениях! Но однажды проклятие вернулось…
А виной всему был обычный деревенский парень Ат-Зако (только никто, кроме него самого, об этом не знал — да и он не знал, пока хадаганские джуноведы ему не объяснили). Нравилась ему девушка по имени Лу-а-Джалла — но, как водится, до поры до времени она его в упор не видела. Много раз пытался он произвести на неё впечатление — но всё без толку. И тогда он решился на безрассудный поступок. Приближался день его совершеннолетия, на котором, в числе прочей сельской молодёжи, должна была быть и Лу-а. И Ат-Зако решил щегольнуть перед ней. У деревенского старосты он давно уже заприметил ритуальный нож — древней работы, ещё тех времён, когда «мы были велики». Висел этот нож на стене в доме старосты, и никто к нему не притрагивался; вот Ат-Зако и решил стащить его (только на время праздника!), прицепить себе на пояс и в таком «мужественном» виде предстать перед Лу-а-Джаллой.
Любой учёный, знающий историю джунов, скажет, что именно такие «священные» ножи полагалось брать в руки джуновским юношам во время обряда «инициации» — посвящения в полноправные джуны, в день своего совершеннолетия. Молодой джун должен был оцарапать себя этим ножом — чтобы «духи предков освятили джуновскую кровь». «Но в последние несколько столетий — прочтём мы дальше в известном труде Джагеддина аль-Язес „История Джун“, — этот обряд почему-то совершенно перестал проводиться».
Ат-Зако, конечно, этого не знал (да и вряд ли кто-то из чепульпанцев помнил об этом), так что оцарапался он совершенно случайно…
…Никто не знает, откуда взялось Проклятие. Долгие века оно парило в астрале от аллода к аллоду, ища чудом выживших джунов. Но ниоткуда не доносился до него запах джуновской крови, освящённой духами предков — крови полноправного джуна. И вдруг оно услышало этот зов…
Что было дальше, представить нетрудно. Большинство жителей Чепульппана погибло сразу же, и лишь немногие успели попрятаться в лесах. Но и их жизнь была смертельно опасной — всюду Проклятие настигало и убивало их. Долго длились метания обезумевших джунов по Умойру, а потом и по другим аллодам (куда они отправились в надежде, что там оно их не найдёт), пока кто-то не догадался, что Проклятие целенаправленно преследует лишь ту группу людей, в которой находится Ат-Зако. На самом деле других оно просто не чуяло, но сами джуны об этом не знали. Кто-то сгоряча предложил убить «проклятого», чтобы избавить от гибели остальных, но Ат-Зако сам решил уйти — в одиночку. К сожалению, слишком поздно — Проклятие уже «засекло» их и на этот раз истребило всех — кроме Ат-Зако, который ещё до его атаки успел телепортироваться на Суслангер, и Лу-а-Джаллы, к тому времени немного выучившейся магии и успевшей в последний момент стать невидимой.
|
