Творчество - Конкурс №7. Фиг знает что Algeron - 30 июня 2006, 23:54
Ух. Пять минут. Успел. Буду видимо единственным участниом. Сочинено за пятнадцать минут, набрвно в силу маленькой скорости чуть за дольше. Наверняка с ошибками. И вообще тупость. Хех... Я безумен!
Над темным, засаленным, кое-где неровным и залитым жиром столом, сколоченным из двух половин расколотого ствола осины, скрючившись, как панцирник, карпел над испещренной мелкими буквами тонкой кожей худой, немного даже болезненно хилый темноволосый юноша. Бледный диск луны, поминутно скрываемый от взора несущимися по небу рваными клочками облаков, уже опустился до верхушек самых длинных елей, но все ещё освещал и невзрачный, покосившийся домик на краю поселка, и совсем маленькое, как в бане, окошко, часть стола, угольную рукопись и лицо молодого человека. Быть может, причиной тому были ночные, тусклые краски, слишком сильное переутомление (весь день пришлось колоть дрова на заднем дворе, так как отец с раннего утра отправился на реку за тростником для крыши, а мать затеяла уборку с мытьем полов горячей водой), или что-то ещё, но лицо это казалось каким-то неестественно заостренным, почти белым, только большие, темные, вечно удивленные глаза странно сияли. Длинные пряди спутанных волос постоянно ниспадали на столешницу, закрывая лицо, и парню приходилось встряхивать головой (всякий раз одним и тем же нервным движением).
Щепочка с угольком в правой руке дрогнула, конец её обломался, превращая последнее недописанное слово в замысловатую закорючку, отдаленно напоминающую толи таинственную руну, толи свернувшегося на вершине горы старого черного дракона. Юноша тихо, робко, покорно как-то вздохнул и, стараясь не запачкать рукав рубахи, отодвинул рукопись в сторону. Упершись подбородком в щербатую столешницу, тоскливо уставился на луну. Хотелось завыть, вторя волкам на том берегу реки, заплакать, как ребенку, забиться в самый темный угол и не показываться оттуда, пока не придет она.
Два года. Два года бессонных ночей, безумных поступков и детских обид. Два года, превративших веселого, прыткого, ловкого мальчугана почти в бессловесную тень. Два года насмешек родителей, добродушного, но все равно обидного подтрунивания товарищей. Два года таких вот томительных предрассветных мечтаний – и за все это время ни одного слова, ни одной улыбки, ни одного взгляда в его сторону.
Она знала. Конечно, она знала. Наверное, знали уже все в поселке – и не только в поселке. Она знала и, конечно, смеялась по вечерам в своей темной пещере с подругой и бабкой. Все-таки было в ней что-то от ведьмы, способной убить взглядом – или, как в случае с ним, навеки этим же взглядом приворожить, привязать к себе, околдовать.
А он был готов на все – он был готов хоть сию же минуту отправится на бой со всеми орками и гоблинами в лесную чащу; он бы без тени сомнения вошел в Мертвый Город и принес ей его самое сокровенное сокровище; он бы спустился в сырые пещеры, прошел бы потаенной тропой под горами и вызвал бы на поединок старого дракона с Одинокой Горы.…Но знал он и то, что все это уже не затмит деяний Зака в её глазах, и что бы ни случилось – её героем навсегда останется Избранный.
Иногда он ненавидел Зака – хоть и бегал за ним по всему поселку, заглядывая в глаза, пока тот не ушел. Обрести с такой легкостью самое дорогое, что есть в этой земле – и уйти, не заметив, унеся его с собой!
В голове его носилась целая стая мыслей и мечтаний. Как это часто с ним случалось, строчка за строчкой стала рождаться как бы сама собой тихая песенка, немного неказистая, наивная, чересчур романтическая и как две капли воды схожая со многими другими, известными ему одному, всегда начинающимися на старательно выскобленном пергаменте черными угольными значками, а заканчивающимися только в мыслях, переносящих его в немного другой, выдуманный мир.
Почему я не лужайка, не зеленая трава?
Ветер в даль лугов уносит тихой песенки слова.
Я иду по чисту полю, собираю васильки
Потерял свободу-волю, беззаботные деньки
Я уйду в лесную чащу, освященную дождем;
Я настигну волчью стаю, я пойду за вожаком;
Я взлечу, как птица, в небо, растревожу облака;
Я нырну за рыбой в воду – и исчезну навсегда…
Мне не нужно ни богатства, ни счастливого конца,
Даром не возьму полцарства, откажусь и от коня
У меня есть ворох песен (ни одной не про тебя) –
Если хочешь, на рассвете я сожгу их – не беда.
Что со мной? Каким заклятьем одурманен я? Как быть?
Поминутно вспоминаю, будто бы могу забыть
Взор твой, пламенем объятый, голос соловьиный твой
Прядь, распутанную ветром, грудь, омытую росой
Почему я не лужайка, не зеленая трава
Ветер в даль полей уносит тихой песенки слова…
Он так и заснул, сжимая в руке уголек, слепо, как котенок, щурясь во сне от яркого солнца, бьющего на рассвете прямо в окошко. Как это обычно бывает, когда засыпаешь только под утро, ему не снилось ничего отчетливого – только обрывки каких-то туманных видений, чьи-то размытые лица – и среди них и образ смеющейся Айри-Упрямой, той самой Айри, что в то же время тихонько, рассеянно насвистывала что-то на деревянной дудочке, сидя в тени у входа в пещеру Знахарки Эстеры. Такой же одинокой, брошенной девушки, имевшей несчастье влюбиться в Избранного.
Снайпер - 30 июня 2006, 23:57
Black - 01 июля 2006, 01:22
Пойдет.
dragonfire - 01 июля 2006, 10:16
basilio - 01 июля 2006, 11:24
мощно Mujer - 01 июля 2006, 17:37
Очень понравилось. Особенно песенка. Грустная такая, мелодичная. Действительно песенка юноши из Поселка. Нет в ней городского пафоса, вычурно красивых слов, а душевная простая красота.
